Во всех ваших картинах главные героини – девушки, которые находятся в сложных отношениях: с собой, с противоположным полом, с реальностью. Можно ли сказать, что это такой переходящий из фильма в фильм единый образ, просто существующий в уникальных обстоятельствах?
Мне кажется, что это абсолютно разные люди. Например, героиня из «Нины» – совершенно другой человек, по сравнению с моими прежними героинями, хотя бы в плане возраста – ей около 40 лет. Героини до этого были, так скажем, молодые раздолбайки. Могла ли Нина быть Женей из «Еще одного года» спустя 20 лет? Думаю, что нет. В «Нине» у нас была очень серьезная задача: мы взялись за историю, которую сложно рассказать, не свалившись в пошлость. Первая любовь-смерть-последняя встреча… Громкие такие вещи. А историю хотелось сделать тихо, на полуоттенках. Наша героиня не может признаться себе в серьезной эмоциональной зависимости, какая обычно бывает в абьюзивных отношениях, врет себе, внутри у нее – сложный процесс. Как это показать? Важно, чтобы история осталась достоверной, не придуманной, знакомой многим зрителям, чтобы ее можно было примерить на себя. По крайней мере, когда актрисы пробовались, читали сценарий, то они вспоминали какие-то истории из своей жизни. В общем, для меня это была очень сложная задача, гораздо сложнее, чем те, что я ставила себе до этого, в предыдущих фильмах.
Вы сказали про наше время и поразительно, как пространство Грузии и поездка героев туда рифмуется с тем, что происходит сейчас, на наших глазах. И можно ли говорить о том, что картина, наоборот, актуализировалась и может восприниматься зрителем более лично?
Я удивилась, когда мне кто-то из критиков сказал об этом. Конечно, это не закладывалось. Нам просто было важно, чтобы это была чужеродная среда, чтобы эти двое чувствовали себя там, в каком-то смысле, инопланетянами, выдранными из своего контекста. Нам не хотелось делать слащавую Грузию, а хотелось показать все как есть. Если говорить о каких-то вещах, то надо делать это прямо.
Меня в ваших фильмах всегда подкупали правда жизни, узнаваемые человеческие отношения. Насколько истории из ваших картин основаны на вашем персональном опыте в разные периоды жизни и сколько в них художественного вымысла?
Для меня важно, чтобы все – оператор, сценарист, художник – вкладывались в кино не только в профессиональном плане, но и в саму историю, развивая ее, предлагая свой личный опыт. Мы вспоминали и рассказывали друг другу какие-то случаи из жизни, чтобы понять, подходит то или иное действие герою. Поэтому нельзя сказать, что это на сто процентов чей-то личный опыт, скорее совмещенный опыт сразу нескольких человек. «Нину» нельзя сравнить с «Питер FM» – это не такая жанровая история. «Еще один год» – это вообще личный опыт проживания разводов двух авторов сценария: Наталии Мещаниновой и Любови Мульменко.
Это ваша вторая работа с Евгением Цыгановым в главной роли после «Питер FM», и в этом контексте можно говорить о размывании образа – от романтика архитектора к пьянице-абьюзеру. Расскажите о работе с ним.
У нас с Женей странная судьба: я много работала с ним, но либо мою фамилию не ставили в титры, либо эти картины не выходили. Можно составить собрание сочинений «Неизданное» по мотивам наших с Цыгановым работ. У него еще есть маленькая роль в «Плюс один». Мы тогда очень дружили и хотели, чтобы Женя сыграл в фильме, но главную роль он сыграть никак не мог, нужен был иностранец. В «Нине» его герой ведет себя совершенно отвратительно. Мы обговорили с Женей, чтобы в голове зрителя не возникало каких-то однозначных страшных оценок. Он умудрился сыграть своего персонажа так, что в нем есть и боль, и надлом, и даже некая гуманность. То, что он делает для героини в финале, – жестко, но он навсегда сжигает мосты, освобождает ее от себя. Его герой – потертый пьющий человек, неоднозначный, такой уставший трикстер с остатками былой харизмы. Обычно такие герои, как Нина и Руслан, существуют парами – агрессор и жертва-спасатель, а потом они часто меняются местами.
На Западе существует тренд на женщин-режиссеров, снимающих блокбастеры. Пример Греты Гервиг, начавшей с «Леди Берд», а сейчас бьющей рекорды с «Барби», показателен. У нас же все высокобюджетные фильмы снимают одни и те же люди, даже безотносительно их половой принадлежности. Возможен ли такой женский поворот у нас? И как вам кажется, можно ли в наше время говорить о каких-то различиях в женской и мужской режиссуре?
Мне кажется, это все выдумки – по поводу женского и мужского кино. Я видела очень жесткие фильмы женщин-режиссеров и какие-то удивительно сентиментальные вещи от мужчин. Главное, чтобы был талантливый человек с богатым воображением. Именно оно позволяет придумывать удивительные миры с невероятными визуальными ходами – уже столько всего снято, что нужно уметь удивлять. А людей, которые снимают одно и то же, выбирают продюсеры. Я, например, поражена Кириллом Соколовым, который снял «Папа, сдохни». Это очень крутой дебют, без клише, но никто из крупных продюсеров не обратил на Кирилла внимание, его не позвали снимать блокбастер. У нас просто такая система. То же самое происходит с актерами – их не ищут. Есть представление, что люди, которые снимаются из фильма в фильм, будут делать кассу, но это не всегда так. Было бы классно, если бы кто-нибудь взял на большой проект дебютанта или дебютанта-девушку, умеющую придумывать. Я как человек, влюбленный в кино, всегда рыдаю от счастья, когда вижу что-то новое.
А есть ли у вас проект мечты, который вы хотели бы воплотить с большим бюджетом?
Я недавно посмотрела «Ковбой из Копенгагена» Николаса Виндинга Рефна, и он меня так вскрыл – язык и способ рассказа истории, что я придумала антиутопическую вещь. Мне ее нужно записать, разработать – это история, которой мог бы понадобиться большой бюджет, чтобы сделать ее в духе того же Рефна.
При этом у вас есть интересный опыт работы в зрительском кино – сейчас вы доделываете фильм по вселенной «Малышариков». Расскажите, как это – снимать кино для максимально широкой аудитории, большая часть которой – дети?
Это очень интересно – снимать кино, которое, в основном, сделано, как 3D-мультфильм, и в которое нужно вписать больших артистов – Константина Хабенского, Елизавету Боярскую, а еще маленького ребенка и кота. Это уникальный опыт работы с младенцем, который не просто был на руках, но и отыгрывал какие-то реакции. Сцен десять держится на этом замечательном ребенке. Взрослым актерам тоже было весело: им приходилось взаимодействовать с воображаемыми друзьями. Спасибо большое студии «Рики». Сейчас идет монтаж. Интересно, что получится. Скоро можно будет увидеть окончательный результат с нарисованными героями.
Никита Третьяк
