В одном из интервью вы сказали, что неигровое кино в десятки раз сложнее по сравнению с игровым. Звучит провокативно и даже слегка обидно для ваших коллег-игровиков. Что вы вкладываете в эту фразу?
Неигровое кино лично для меня сложнее. Разница между режиссером игрового и неигрового кино заключается вот в чем. Первый сконцентрирован на том мире, который он видит в параллелепипеде монитора, остальная жизнь его не интересует. К тому же он всегда может опереться на актеров, на текст. Документалист же сфокусирован на реальности, он постоянно анализирует ее в процессе съемочного дня. Это сложно и очень выматывает. Режиссер неигрового кино тратит время там, где никто не гарантирует ему результат. Это гарантирует лишь то, что он, даже если его кино не получится, проживет увлекательную жизнь. Потому что документалист наблюдает какие-то обстоятельства жизни героя, которые интересовали его изначально, еще до того, как включилась камера. Поэтому я и говорю о сложностях и в человеческом, и в профессиональном смыслах. Документальное кино – это чаще всего не бизнес, а способ проживания жизни. Быть мужем и документалистом довольно сложно, потому что тебе нужно обеспечивать семью.
Говорят, в последние годы ситуация с финансированием документального кино улучшилась.
Да, в последние пять лет в неигровом кино появилось очень много денег – с нулевыми не сравнить. Кто-то на этом фоне говорит про ренессанс документалистики, но я не думаю, что все настолько радужно. Возвращаясь к разнице неигрового и игрового кино лично для меня. Когда со мной над документальным фильмом работает группа из четырех человек, это всегда незаменимые люди – специалисты высокого класса и мои друзья. Они точно знают, что снимают. Бывало, что я нарочно не приезжал на площадку, чтобы не деформировать реальность, – снимал оператор или звукорежиссер, а я «управлял» съемками через смс. И возьмем игровую группу из 90 человек, где только на десятый день запоминаешь, как кого зовут. В игровом кино все самые яркие моменты моей жизни связаны с общением с артистами. Мне как режиссеру игрового кино нечего делать, если на площадке нет интересного, глубокого артиста. Такого, который приносит в картину что-то новое, добавляет в нее себя.
Тем не менее вы работаете и с документальным, и с игровым кино. Насколько тяжело вам как режиссеру дается переход от одного направления к другому?
Для меня это, как ездить на автомобиле и велосипеде, играть в футбол или теннис. У меня нет проблемы переключения.
Забавно, что вы сравнили игровое и неигровое кино с футболом и теннисом – обе игры с мячом, хотя и кардинально разные.
Но классно же играть и в футбол, и в теннис! Чтобы забить гол, тебе надо с 11-ю партнерами по команде поиграть, а в теннис можно – один на один или пара на пару. Я лыжник, я всегда бегал один, затем устал от этого и ушел в кино. Кино – это коллективный труд и мощная эмоциональная вещь. И я точно знаю: если у тебя один раз получился док, то никакое игровое кино с этим не сравнится. Док – это элитарный клуб, высшая лига. Когда я смотрю работы, допустим, Сергея Валентиновича Мирошниченко, Сергея Владимировича Дворцевого или Саши Расторгуева, меня оторопь берет от того, насколько это прекрасно, мощно и насколько долго это будет жить. Ни один игровой фильм не может поспорить в моем сердце с их картинами.
Вернемся к вопросу финансирования неигрового кино. Это произошло во многом благодаря стриминговым сервисам. Как вам кажется, дополнительные денежные вливания способствуют улучшению качества документалистики или, наоборот, как бы по-морализаторски это ни звучало, ведут к развращению документалистов, когда общественный запрос понижает уровень культуры?
Раньше представление о доке в индустрии было какое: взял камеру, пошел и снял за 100 рублей. Такое отношение в итоге привело к тому, что зачастую те, кто снял кино, сами же его монтировали, а потом сами же и смотрели. Сейчас это отношение меняется. Настоящее документальное кино – это долго и дорого. Хотя с точки зрения абсолютных цифр – это дешево и эффективно. Бюджет полнометражной неигровой картины на «вчера» – от 15–20 млн рублей. Это меньше, чем один эпизод приличного сериала.
Стриминги, безусловно, вдохнули в документалистику новую энергию, создали тренд, но за последние 30 лет под понятием «документальное кино» понимались совершенные разные вещи: телепередачи, экранная публицистика, промышленный док по лекалам. Я благодарен стримингам – без них моя жизнь была бы другой, но они руководствуются big data, а это просмотры человека, который потребляет контент, как правило, на втором экране. В этих условиях просмотр кино конкурирует с входной дверью, домашними животными, смартфоном – и это определяет все. Стриминговое потребление влияет на эстетику, формат, тематические слоты, драматургию. Условия восприятия диктуют нам больше, чем кажется. Если ты заплатил 800 рублей за билет, то 20 минут ты потерпишь. Для автора это значит, что он может сделать чуть длиннее завязку, поработать со зрителем в зале. На стримингах это невозможно, они хотят как можно дольше удерживать потребителя на площадке, и это означает определенные вещи для автора. Например, абсолютно очевидна тенденция гламуризации дока – безопасные истории про прошлое, про знаменитостей из прошлого, не про современность. Стриминги хотят быстрее и дешевле, и автору приходится возвращаться к телевизионным форматам нулевых – на наблюдение нет ни времени, ни денег. Новые медиа навязывают свое понимание документального кино, но зритель просто не понимает и знает, что это такое.
Получается, что когда неигровое кино из кинотеатров перебралось на стриминги, значимость персоны художника понизилась, зритель отвык от восприятия документального кино как авторского продукта? 15 лет назад во всем мире на слуху были имена Виктора Косаковского, Марины Разбежкиной, Александра Расторгуева, сейчас имен такого масштаба не появляется. С чем это может быть связано?
Это общая девальвация. Сейчас идешь в толпе: «О, кто-то известный прошел!» Невозможно представить, чтобы так сказали про Нонну Мордюкову или Никиту Михалкова. Мы известны только в узком кругу документалистов.
Вообще кинематограф куда-то уходит. Появилось много сред, где обитает популярность и где тратится время: TikTok, «ВКонтакте» и т. п. – куча параллельных вселенных. Мы существуем в атомизированных мирках, и единственный способ развития – соединять, сталкивать эти мирки, чтобы появлялись сверхновые. Скоро мы исчерпаем возможность подхода «все лучшее – в прошлом» в кино. Истории про прошлое безопасны, но их зрительский потенциал конечен. Осознавать, анализировать прошлое необходимо. Но, мне кажется, сегодня победят те, кто будет осмысливать сегодняшнюю жизнь не в публицистическом ключе, а будет осознавать и запечатлевать реальность так, чтобы это имело ценность и послезавтра. Мне нужна реальность. В Выборге я буду искать в кино реальность.
Никита Третьяк
